Простые вопросы, у которых нет легких ответов

Вспоминаю первый свой осознанный выезд в паломничество за южные пределы нашей страны. 2000-й год. Это была поездка в Дивеево к преподобному Серафиму. Добираясь до монастыря на видавшем виды и уже ни одно десятилетие гонявшем по сельским дорогам автобусе, я с восторгом смотрела на деревья – большие, стремящиеся в небо за солнцем. Здесь не было степи, полей с ровными кубиками посадок. Но было и общее – деревеньки. С небольшими домиками, огородами, часто заброшенные и неухоженные – маленькие серые пятнышки…

И сколько ни петляла дорога до монастыря, везде глаз ловил эти островки жизни. Была одна особенность: часто над домами и деревьями высились крыши и колокольни разрушенных храмов. Их глаз выхватывал сразу – серые пятна на голубом небе. Потом был монастырь. Службы. Источники. А об этой дороге я вспомнила намного позже, спустя одиннадцать лет, когда ехала в первый раз на машине до Ярославля. Большие, стремящиеся в небо за солнцем деревья. Такие же островки жизни вдоль дороги и колокольни храмов.

Раньше мне не приходилось видеть столько разрухи. Южные земли богатые. Воткнешь рассаду в землю – вот тебе и урожай. Поливай, пропалывай, ухаживай. Земля тебя прокормит. Но и здесь есть заброшка – убитая деревня. Покинутые села и хутора, заброшенные колхозы и уже умирающие станицы. Люди бегут из села в город.

Почему не восстановили?

Напрашивался вопрос. Южные земли так пострадали в годы Великой Отечественной войны. Была оккупация, здесь проходили линии фронтов, земля изрыта окопами, воронками от снарядов, выжжена и засеяна металлом. Но вспомнишь ли об этом сейчас, гуляя по шолоховским местам, посещая Азов или Аксай, проскакивая Ростовскую область по трассе М4… Почему же Ярославская область за пределами облагороженных для туристов центров выглядит так, как будто здесь шла война, и не восемьдесят лет назад, а двадцать или десять, и мы после этой войны еще не восстановились?..

С таким же недоумением мне пришлось столкнуться чуть позже, только теперь на странице социальной сети «ВКонтакте». Очередная поездка по нашей ярославской провинции завершилась серией фотографий, среди которых, как всегда, была и разруха. Яркие снимки с руинами храмов вызывали неоднозначные эмоции. «Вы до сих пор еще не восстановили?..», «Почему же вы не работаете?..»

Знакомое удивление и понятный вопрос. Тогда мой ответ был кратким и закончился одним советом: приезжайте к нам, поживите хоть немножко, и вам многое станет понятно.

Сейчас в Ярославской митрополии насчитывается около 500 храмов. Это городские и сельские приходы, в которых часто стоит по два храма – зимний и летний. Эти приходы разные и по составу, и по своим финансовым возможностям. Есть среди них и крупные городские общины, есть и сельские, в которых прихожане – несколько бабушек да дачники, а есть и такие, которые общиной едут за священником на службы в разные храмы, потому что своих прихожан в этих храмах уже нет.

Население области невелико – 1,22 миллиона жителей на 36,2 тысяч квадратных километров. Из них почти половина проживают в Ярославле. В Рыбинске – почти 200 тысяч, в Переславле-Залесском – около 40 тысяч человек, а в древнейшем Ростове, так часто называемом Великим, как и в Угличе, – почти 30 тысяч. Остальные – сельские жители. И село вымирает. Но число сельских действующих храмов значительно больше. Из кого мы будем собирать приход, ведь храм – это прежде всего община, то есть все село.

До революции храмы часто строили ктиторы – как мы их сегодня чаще называем, местные купцы, предприниматели, зажиточные крестьяне. Несмотря на это, все равно храм и священника содержали селяне. Они думали о том, как ремонтировать ветхую крышу или строить церковно-приходскую школу. Храм был нужен людям. Раньше не возводили молитвенных домов, не переоборудовали под храмы жилые здания. Раньше создавали большие и красивые храмы на века... для Бога.

Возьмем хотя бы Казанский храм в селе Курба. Построен он был в 1770 году на пожертвования прихожан и при участии потомков Нарышкиных.

Источник фото

А известен он тем, что не имеет аналогов в архитектуре. Это трехпрестольный, шестнадцатилепестковый барочный храм. Вот и Спасский храм с. Кукобой. Построен был на средства петербургского статского советника, купца, владельца ткацкой мануфактуры в Санкт-Петербурге Ивана Агаповича Воронина, выходца из крестьян деревни Рябинки, что в трех километрах от Кукобоя. Для строительства в лесу соорудили кирпичный завод производительностью 300 тысяч кирпичей в год. Облицовочный кирпич специально везли из Германии. Размеры этого сельского храма далеко не сельские: ширина 22,6 метра, длина от западного входа до восточной стены алтаря – 31,26 метра, высота от пола до вершины купола – 22,61 метра.

Источник фото

А вот и село Поречье-Рыбное. Высота колокольни храма Никиты Мученика – 82 метра. Да и храмовый комплекс заставляет задуматься о том, какими же были те люди, которые все это возводили.

Источник фото

О разрухе

У нас сохранилось около 700 разрушенных храмов. И большая их часть стоит на селе. В той самой деревне, которой хотели поставить памятник. Но это сейчас, а раньше в деревнях и селах жили. Однажды мне пришлось услышать от местных: после революции закончился хозяин и пришел колхоз, затем закончился и колхоз, а после него пришел борщевик. Деревня коллективизацию не пережила. И восстанавливать разруху на селе очень часто бывает некому. Вот и стоят заросшие деревьями огромные сельские храмы, размерам которых может позавидовать любая федеральная столица, стоят теми самыми памятниками убитой деревне.

И таких много. Очередная поездка по сельским храмам. Лучше всего у нас ездить именно летом, с июня по середину августа. До более-менее жилых населенных пунктов можно добраться по трассе или проселочной дороге и в остальное время года. Но до тех храмов, которые стоят в заброшенных населенных пунктах, по сезонной распутице уже не проедешь.

Однажды вместе с благочинным Туношенского округа протоиереем Стефаном Болгаром заехали в разрушенный храм, который даже с дороги не видно: он спрятался в зарослях деревьев, а деревеньки рядом уже и нет. Крыша над центральной частью разрушена, как и над алтарем – прямой путь в небо. Пола нет, вместо него остатки деревянных балок, битый кирпич, осколки стекла от разбитых пустых бутылок и земля. Но неожиданно в изуродованном проеме, бывшем когда-то царскими вратами, мелькнула сочная синева росписи – апсида с фреской Оранты. После поездки сохранилась съемка и желание вернуться сюда на следующий год. Отец Стефан сразу предупредил, что мы сюда не проберемся ни осенью, ни весной, не говоря уже про зиму, и поездка откладывается. В мае я узнала, что апсида морозную зиму не пережила – рухнула. Но почему-то так и стоит все время перед глазами эта роспись, хочется туда вернуться вновь.

Интересный случай произошел в ярославском селе Устье. Настоятель местного храма затеял ремонт крыши, зная, что его храм является памятником. Ремонт больше напоминал партизанскую операцию, так как согласования с департаментом охраны памятником на работы не было, как и не было средств на дорогостоящие реставрационные работы. Спустя некоторое время на епархию пришел штраф, и в казну пришлось платить 100 тысяч рублей. Но на этом история не закончилась. Прихожане подняли в социальных сетях кампанию в защиту священника и за рекордно короткие сроки собрали не только сумму для оплаты штрафа, но и средства для продолжения теперь уже реставрационных работ. С одной стороны, история имела счастливый конец. С другой – был озвучен ряд вопросов, которые остро стоят уже на протяжении длительного времени и касаются не только жизни приходов и епархии.

Вопросы – к обществу иль государству…

Почему мы одни должны восстанавливать то, что нам передали в разрушенном виде? Вспомним революцию, декрет об отделении Церкви от государства, кампании по изъятию церковных ценностей и закрытию храмов, изъятие этих храмов и превращение их в склады, ангары и клубы. К 1990-м годам эта церковная архитектура, особенно на селе, оказалась заброшенной. В городах церковные здания более или менее приводились в порядок, потому что храмы всегда были объектом внимания туристов и паломников, а значит, существенно пополняли бюджет.

Затем храмы стали передавать епархии, при этом, многие из них даже не имели правильно оформленных документов, а найти тех, у кого на балансе висела эта разруха, зачастую было невозможно. Первые десятилетия ремонт велся подручными средствами с привлечением тех, кто мог хоть что-то сделать. Какие-то храмы удалось восстановить, какие-то – нет. Но заметим, что после революции эти храмы государство у епархии отбирало в прекрасном состоянии, а вернуло в руинах.

Да, храмы отбирались, как национализировались фабрики и заводы, как переходили рабочим и крестьянам дома и усадьбы помещиков и купцов. Но собственник – колхоз, совхоз, частный предприниматель – все-таки у храма был. А за то, что в то время законодательство не следило за сохранностью таких объектов, никто ответа не несет.

Так кто же будет восстанавливать храмовые руины? Священник с приходом, государство или все вместе, всем миром? Самим приходам восстановление всех храмов не потянуть. Ведь каждый такой памятник требует несколько сотен миллионов рублей, в зависимости от состояния. Конечно, государство не остается безучастным. Только одна программа «Культура России» распределяет бюджетные средства на реставрацию объектов культурного значения по всей стране, а в перечень этих объектов входят и храмы.

Но вопросы «кому восстанавливать сельский храм?» и «как это делать?» будут оставаться еще долго, напоминая о том, что решить проблему можно только вместе. Конечно, храмы надо реставрировать и делать эту реставрацию максимально хорошо. Но, к сожалению, мы не можем найти таких средств и удовлетворяться нам приходится малым, надеясь, что храм не разрушится и найдутся добрые люди, которые смогут помочь в нашей общей нужде.

Монахиня Екатерина (Парунян),
Ярославская митрополия

Публикация журнала «Юрист прихода» –
специального приложения к журналу «Юрист предприятия»
(Издательская компания «Просветитель»)